Slave never dreams to be free. Slave only dreams to be a king.
Сегодня у меня для вас совершенно беспардонная и нетактично честная сказка на ночь.
Мы настолько привыкли к тому, что в детях воспитывают стыд за сексуальность, что это даже уже не обсуждается. Да, естественно, и в моем воспитании сексуальность была за ширмой. читать дальшеМне было от силы три года, когда ночью я вылезла из манежной кроватки и пошла искать маму – мне было страшно оставаться в комнате только с малознакомой еще бабушкой Ниной. Маму-то я нашла. А там у нее под одеялом и папа шевелился. Мама смеялась, улыбалась, призывала папу срочно это все прекратить. Не помню, из-за меня это или сама по себе «не хотела». А я стою и вижу, что ей нравится. И понимаю, что почему-то это не очень хороший факт, с ее точки зрения. Потом, постарше, в ванне я интенсивно исследовала свое тело. Помню, мне тогда ужасно хотелось быть мальчишкой, потому что мальчишки – крутые, и я даже засунула маленькую губку себе в трусики, желая узнать, что чувствуют мальчишки с таким отягощением в трусах. Мама едва меня не запалила в тот день, и адреналинчик подскочил нехило! Как бы я все это ей объясняла? Как бы я оправдала свой интерес к тому, что у меня там между ног? Писю трогать вообще нельзя, только подмывать, и чтоб без баловства. А тут я с такими грязными обширными интересами! Что я там забыла у себя между ног? Зачем полезла? Нечего там делать! Нет, мама этого не говорила вслух, но я понимала, что так она точно и подумает, если увидит губку у меня в труселях. А потом-то стыд какой! Я перед сном развлекалась тем, что вслух играла в гонщика Спиди, причем у меня были довольно сильные уклонения в сторону мелодрамы с Трикси. В общем, лежу я себе такая одна в большой комнате и болтаю: «секс, секс, секс!». Что там про секс было по сюжету, не помню, но вроде бы мы наконец-то выяснили, чего хочет Трикси. И тут в полной тишине квартиры становится слышно, как папа на кухне звенит вилкой, доедая ужин. Я горю синим пламенем от стыда. Я орала такое стыдное слово на всю квартиру! Да еще пока родной папочка кушал! Мне так захотелось перед ним извиниться! Ощущение было такое же, словно я ни с того ни с сего швырнула ему в тарелку кусок говна. Что я за чудовище такое??? Вся надежда была на то, что папка поймет и будет на моей стороне. Но мы так это и не обсудили.
Сексуальность - это как залезть в лужу. Очень весело, очень хочется, очень классно! – НЕТ!!!! Нельзя! В лужи не лазают! Лужи обходят! В лужи НИКОГДА не наступают, даже когда нет другой дороги! Лужа – это пропасть, обрыв, лава! Туда НЕ ХОДИ. И точка.
А помните, как в младшей школе все девчонки обсуждали поцелуи и секс? Вот так мы обсуждали: любить буду, готовить буду, стирать буду, но целоваться – ни за чтооооо фууууу. А секс? Это вощееее фуууууу фэээээ. Ни за что никогда не буду этого делать!!!
И вот, после этой многолетней спецподготовки (это я еще умалчиваю про воспитательные лекции от родственников), решительно защищенная от секса всеми возможными бастионами, ты все-таки оказываешься в постели с мужчиной, и он ласкает тебя. Тебе не неприятно. Тебе даже не страшно. Ты просто в этот момент чувствуешь, что ты полная предательница. Обещала одно, а делаешь совсем другое. Маме (явно и неявно) обещала никогда в эту грязь даже близко не влезать, даже не смотреть в эту сторону. Себе-то и то обещала! А это что? Ты голая? Его пальцы у тебя во влагалище???
Получается, каждый раз, вступая в храм секса, ты предаешь себя, свою душу, своих родных, бога и клятву. А не вступать нельзя – тут с другой стороны уже поджимает стыд за то, что ты девственница, что ты без парня, что ты неликвид на рынке. Да и парни, оказывается, все одинаковые! Если без секса, то ты им и не нужна нафиг! Блин, че делать-то, девоньки?!
Че, че. Ложишься и – даешь. Все, вопрос решен. Парень вроде бы удовлетворился, а тебя тут на самом деле почти и не было. Ты тут не при чем. Ну слава богу, пронесло кое-как. И в следующий раз ты естественно делаешь то же самое – ложишься и даешь. И в третий раз так же. А на двадцатый раз уже думаешь – ну и норм, че! Вроде прокатывает!
Совесть, высокие идеалы требуют от тебя целомудрия и непорочности, асексуальности, и ты с горем пополам в себе либидо успешно обесцениваешь и подавляешь. Мужчина, наоборот, хочет от тебя секса и побольше. Единственное, что тут можно сделать, чтобы и то, и другое успокоить, - это совершить акт, отстранившись от него. И единственная нормальная реакция такой женщины будет: секс? Нет, спасибо, что-то не хочется. Ах, вы настаиваете? Вам – пожалуйста! Я сексом не занимаюсь, но если вам очень надо, могу одолжить свое туловище. Она ни за что не продемонстрирует свое истинное сексуальное желание, максимум – сымитирует его для мужчины. Она ни за что не скажет в здравом уме, что она любит секс, если только от этих слов мужчина не подарит ей кабриолет. В общем, с этих самых пор такая женщина будет всячески доказывать самой себе, что она – дева Мария, а мужчине – пудрить мозги, будто бы она первосортная парижская проститутка, герцогиня-нимфоманка, сексуальная вампирша. Что бы она ни делала, с этого дня и до конца жизни она будет незыблемо блюсти аванпост, разделяющий два несовместимых мира: Я и Секс. Ее психика построит самые невиданные конструкты, оберегающие просачивание Я в Секс и Секса в Я. Ее цель с этой минуты – как можно более полное отстранение Я от Секса, какими угодно способами и приемами, всячески отрицая и не допуская участие истинного Я в сексуальном процессе. Пока она держит этот небосвод, она может хоть как-то утешаться тем, что все-таки соблюдает данную в детстве клятву, пусть и криво, но все же соблюдает. Стоит ей только дрогнуть, стоит только Я и Сексу стать едиными, произойдет взрыв мощнее атомного, в котором того самого Я будет уже не найти и не собрать никогда. А это ведь смерть…
Мы настолько привыкли к тому, что в детях воспитывают стыд за сексуальность, что это даже уже не обсуждается. Да, естественно, и в моем воспитании сексуальность была за ширмой. читать дальшеМне было от силы три года, когда ночью я вылезла из манежной кроватки и пошла искать маму – мне было страшно оставаться в комнате только с малознакомой еще бабушкой Ниной. Маму-то я нашла. А там у нее под одеялом и папа шевелился. Мама смеялась, улыбалась, призывала папу срочно это все прекратить. Не помню, из-за меня это или сама по себе «не хотела». А я стою и вижу, что ей нравится. И понимаю, что почему-то это не очень хороший факт, с ее точки зрения. Потом, постарше, в ванне я интенсивно исследовала свое тело. Помню, мне тогда ужасно хотелось быть мальчишкой, потому что мальчишки – крутые, и я даже засунула маленькую губку себе в трусики, желая узнать, что чувствуют мальчишки с таким отягощением в трусах. Мама едва меня не запалила в тот день, и адреналинчик подскочил нехило! Как бы я все это ей объясняла? Как бы я оправдала свой интерес к тому, что у меня там между ног? Писю трогать вообще нельзя, только подмывать, и чтоб без баловства. А тут я с такими грязными обширными интересами! Что я там забыла у себя между ног? Зачем полезла? Нечего там делать! Нет, мама этого не говорила вслух, но я понимала, что так она точно и подумает, если увидит губку у меня в труселях. А потом-то стыд какой! Я перед сном развлекалась тем, что вслух играла в гонщика Спиди, причем у меня были довольно сильные уклонения в сторону мелодрамы с Трикси. В общем, лежу я себе такая одна в большой комнате и болтаю: «секс, секс, секс!». Что там про секс было по сюжету, не помню, но вроде бы мы наконец-то выяснили, чего хочет Трикси. И тут в полной тишине квартиры становится слышно, как папа на кухне звенит вилкой, доедая ужин. Я горю синим пламенем от стыда. Я орала такое стыдное слово на всю квартиру! Да еще пока родной папочка кушал! Мне так захотелось перед ним извиниться! Ощущение было такое же, словно я ни с того ни с сего швырнула ему в тарелку кусок говна. Что я за чудовище такое??? Вся надежда была на то, что папка поймет и будет на моей стороне. Но мы так это и не обсудили.
Сексуальность - это как залезть в лужу. Очень весело, очень хочется, очень классно! – НЕТ!!!! Нельзя! В лужи не лазают! Лужи обходят! В лужи НИКОГДА не наступают, даже когда нет другой дороги! Лужа – это пропасть, обрыв, лава! Туда НЕ ХОДИ. И точка.
А помните, как в младшей школе все девчонки обсуждали поцелуи и секс? Вот так мы обсуждали: любить буду, готовить буду, стирать буду, но целоваться – ни за чтооооо фууууу. А секс? Это вощееее фуууууу фэээээ. Ни за что никогда не буду этого делать!!!
И вот, после этой многолетней спецподготовки (это я еще умалчиваю про воспитательные лекции от родственников), решительно защищенная от секса всеми возможными бастионами, ты все-таки оказываешься в постели с мужчиной, и он ласкает тебя. Тебе не неприятно. Тебе даже не страшно. Ты просто в этот момент чувствуешь, что ты полная предательница. Обещала одно, а делаешь совсем другое. Маме (явно и неявно) обещала никогда в эту грязь даже близко не влезать, даже не смотреть в эту сторону. Себе-то и то обещала! А это что? Ты голая? Его пальцы у тебя во влагалище???
Получается, каждый раз, вступая в храм секса, ты предаешь себя, свою душу, своих родных, бога и клятву. А не вступать нельзя – тут с другой стороны уже поджимает стыд за то, что ты девственница, что ты без парня, что ты неликвид на рынке. Да и парни, оказывается, все одинаковые! Если без секса, то ты им и не нужна нафиг! Блин, че делать-то, девоньки?!
Че, че. Ложишься и – даешь. Все, вопрос решен. Парень вроде бы удовлетворился, а тебя тут на самом деле почти и не было. Ты тут не при чем. Ну слава богу, пронесло кое-как. И в следующий раз ты естественно делаешь то же самое – ложишься и даешь. И в третий раз так же. А на двадцатый раз уже думаешь – ну и норм, че! Вроде прокатывает!
Совесть, высокие идеалы требуют от тебя целомудрия и непорочности, асексуальности, и ты с горем пополам в себе либидо успешно обесцениваешь и подавляешь. Мужчина, наоборот, хочет от тебя секса и побольше. Единственное, что тут можно сделать, чтобы и то, и другое успокоить, - это совершить акт, отстранившись от него. И единственная нормальная реакция такой женщины будет: секс? Нет, спасибо, что-то не хочется. Ах, вы настаиваете? Вам – пожалуйста! Я сексом не занимаюсь, но если вам очень надо, могу одолжить свое туловище. Она ни за что не продемонстрирует свое истинное сексуальное желание, максимум – сымитирует его для мужчины. Она ни за что не скажет в здравом уме, что она любит секс, если только от этих слов мужчина не подарит ей кабриолет. В общем, с этих самых пор такая женщина будет всячески доказывать самой себе, что она – дева Мария, а мужчине – пудрить мозги, будто бы она первосортная парижская проститутка, герцогиня-нимфоманка, сексуальная вампирша. Что бы она ни делала, с этого дня и до конца жизни она будет незыблемо блюсти аванпост, разделяющий два несовместимых мира: Я и Секс. Ее психика построит самые невиданные конструкты, оберегающие просачивание Я в Секс и Секса в Я. Ее цель с этой минуты – как можно более полное отстранение Я от Секса, какими угодно способами и приемами, всячески отрицая и не допуская участие истинного Я в сексуальном процессе. Пока она держит этот небосвод, она может хоть как-то утешаться тем, что все-таки соблюдает данную в детстве клятву, пусть и криво, но все же соблюдает. Стоит ей только дрогнуть, стоит только Я и Сексу стать едиными, произойдет взрыв мощнее атомного, в котором того самого Я будет уже не найти и не собрать никогда. А это ведь смерть…