Приемная комната (пока сырой)Приемная комната Генерального Исполнителя была прекрасно спланирована. Высокие потолки гениальный архитектор спроектировал специально для того, чтобы сюда могли войти посетители любого ранга, любого роста, чтобы они чувствовали себя здесь желанными гостями. Для больших окон во всю стену высотой заказали специальное, особо прозрачное стекло. Для ожидающих в приемной открывался поистине великолепный панорамный пейзаж. Взгляд сверху охватывал близлежащий город, окруженный надежной охраняемой стеной, и за ней – накатанную хорошую дорогу, деревни по обе стороны от нее, зрелые поля, спелые сады, щедрый лес – и не было взгляду преград, было видно все до самого широкого горизонта.
В распашные двери приемной могли свободно войти плечом к плечу десять человек. Малахитовые колонны с готовностью держали своими крепкими телами замысел гениального архитектора. Потолок был расписан лучшим художником, какого смогли найти во всем царстве. Изображенное на своде небо было не отличить от настоящего. Днем оно сияло мягкой синевой, подернутое уютными облачками, а с наступлением темноты, когда единственным светом в приемной становились свечи, потолок погружался в черную тень, и только инкрустированные бриллианты поблескивали звездными точками, отражая огни внизу.
Генеральный Исполнитель был всегда очень занят, а посетителей у него было и того больше. Чтобы каждый мог в спокойствии и удобстве дождаться своей очереди, в приемной комнате расставили многочисленные кресла, диваны, пуфики, снабдили полками, завезли изысканную библиотеку. В дальнем углу организовали постоянный фуршет, и ливрейные лакеи исправно пополняли стол свежими фруктами, тончайшими винами, превосходными блюдами и чистой посудой из редчайшего фарфора.
Зеркальный мраморный пол приемной комнаты покрыли дорогим, как сам мрамор, огромным ковром, смягчающим шаги и делающим общую атмосферу еще более располагающей к комфортному пребыванию множества гостей.
С первыми лучами рассвета в приемной комнате появились первые просители. Маленькие клерки с красными папочками рядком вошли в зал, обходя ковер и цокая по мраморному полу аккуратными каблучками. Они очень хорошо знали свое место. Скромные, строгие к себе, эти маленькие клерки каждое утро зубрили свои должностные инструкции перед завтраком и были слишком хорошо воспитаны, чтобы глазеть по сторонам. Как по команде, они рядком сели у дверей приемной и в полной тишине стали дожидаться часа аудиенции.
Через некоторое время вошла разрозненная кучка простолюдинов, наивных просителей – кто из деревни, кто с улиц возле стены – которые надеялись, что смогут получить личную встречу с Генеральным Исполнителем, минуя процедуру оформления заявки через маленьких клерков. Простолюдины делали так потому, что маленькие клерки обычно игнорировали такие заявки и не доносили их до кабинета Исполнителя. Крестьяне боязливо закрались в приемную комнату, оглядывая каждый сантиметр изумленными глазами, тайком щупали малахитовые колонны, задирали головы к небесному своду, гладили ладонью ворс ковра и шелк мебельной обивки, выглядывали в окна и с плохо скрываемым вожделением косились на фуршет. Они обходили маленьких клерков стороной. Те спокойно сидели дальше. Им не было дела до людей с улиц. Через четверть часа простолюдины разбрелись по углам, кто куда, не смея занимать стулья, уселись на свои котомки, сбившись в небольшие группки, и приготовились к бесконечному ожиданию. Люди из народа умели ждать как никто другой, поскольку именно от терпения зависел их шанс быть услышанными. У них не было другого способа попасть в кабинет Исполнителя.
За несколько минут до начала приемного дня в комнате появился первый чиновник с портфелем. Он быстро понял, что в собравшемся обществе он – элита, поэтому приняв важный вид, смело прошагал по ковру, сел на стул и поставил портфель на колени. Побарабанив пальцами по застежке, достал цепочку с часами, со значительным видом поглядел на них, закрыл, спрятал и стал сидеть дальше, уже неподвижно.
Все сидели молча, каждый был преисполнен собственного достоинства и не снисходил до разговоров. Клерки, опустив глаза, повторяли в уме список дел и перечень документов. Крестьяне полунамеками делились друг с другом впечатлениями о роскоши зала, так тихо, чтобы их нельзя было услышать. Чиновник как самый важный человек в комнате изо всех сил старался произвести вид своей важности. Он должен был выглядеть озабоченным проблемами своего поста. И уж конечно не замечал никого вокруг.
Все, однако, украдкой поглядывали на заветную дверь.
Вход в кабинет Генерального Исполнителя, прямо напротив дверей приемной, был оформлен золотой лепниной и бордовыми балдахинами. Дверь притягивала внимание. Несмотря на прелесть зала, удобства и виды из окон, дверь в кабинет Исполнителя оставалась самой важной частью приемной комнаты.
Все ждали минуты, когда одна из створок двери приоткроется, оттуда выйдет ливрейный лакей со свитком и назовет имя первого просителя.
Часы над входом в кабинет Генерального Исполнителя пробили утро. В приемной замерли.
Вышел лакей, оглядел собравшихся и, не глядя в свиток, вызвал на аудиенцию делегацию маленьких клерков.
Красные папочки по одной стали исчезать в заветной двери.
Чиновник поглядывал на них из-за колонны и кусал губы. По праву он был здесь важнее всех. Но почему-то получалось так, что дела, с которыми к Исполнителю приходили маленькие клерки, чаще всего оказывались более срочными, чем его доклад. Чиновник продолжал сохранять достоинство и сидел неподвижно, так как нетерпение было ему неприлично. Однако в душе он был рад, что подобные унизительные минуты он переживает на глазах лишь у кучки крестьян, и никто из коллег не видит его.
Чиновник надеялся, что всех клерков успеют принять в течение часа. Он выглядывал из-за колонны и глазами пересчитывал оставшихся. Наконец, через полтора часа к Исполнителю вызвали последнего клерка, и чиновник весь превратился в сжатую пружину. В любую секунду, как только откроется дверь и лакей произнесет его имя, он готов был встать с места и не спеша, но четко и красиво пересечь зал.
В эту самую минуту в приемной комнате прозвучали фанфары, и ожидающие замерли. Громким четким шагом в комнату вошла огромная фигура, блеснув самоцветами на ножнах сабли. Солнце отражалось в его начищенных высоких сапогах, черный мундир сидел точно по силуэту, а руки в новых перчатках были большие и властные. Лишь один глаз смотрел из-под фуражки. Второй скрывала повязка из кожи носорога.
Это был Инспектор из Тайной Канцелярии.
Инспектор обвел единственным глазом публику в зале, фыркнул и промаршировал прямиком в дверь кабинета Генерального Исполнителя, которую для него предусмотрительно открыл ливрейный лакей.
Чиновник, сжатый на стуле, невольно вздрогнул, когда дверь захлопнулась. Теперь все будет иначе.
Вслед за Инспектором приемную комнату наполнили новые посетители.
Пришел известный поэт, со страусиным пером в шляпе и фиолетовых туфлях. Танцующей походкой он полавировал между колонн и занял кресло возле фруктов. Пришел городской астроном. За ним по пятам слуги вкатили тележки с картами, свитками и чертежными инструментами. Был тут и молодой политик, только начинающий свой путь в иерархии городского правительства. Чиновники разных рангов и управлений со своими секретарями один за другим появлялись в приемной. Офицеры, адьютанты и казначей арсенала тоже были уже здесь.
Народ расположился по диванам и креслам. Вокруг поэта и фруктов быстро собралось непринужденное общество, стал раздаваться сдержанный смех. Чиновники с серьезными лицами сели вокруг стола красного дерева обсуждать государственные проекты. Офицеры и адьютанты закурили возле камина.
Казалось, что все пришли сюда за чем-то своим. Кто-то хотел приятно провести время в кругу знакомых, кто-то будто назначил деловую встречу, иные словно просто зашли на минуту передохнуть. Каждый старался заняться чем-нибудь. Но, прислушавшись к разговорам, можно было заметить, что тут и там то и дело интересовались: начался ли уже прием? Кого уже пропустили? Кому сказали готовиться? Пришел ли уже Инспектор?
Каждый хотел только одного – попасть к Генеральному Исполнителю.
Чиновник на стуле, пропустивший утром маленьких клерков, совсем съежился со своим портфелем на коленях. Он надеялся попасть на аудиенцию до прихода Инспектора, потому что очень боялся его. Теперь еще нужно будет дождаться своей очереди, которая отодвинулась очень далеко. Хоть он и пришел раньше остальных, он не мог войти прежде тех, кто был выше его по званию. Чиновник поглядывал на поэта и астронома. Он опасался, что и их пропустят вперед. Он не мог войти прежде, чем его имя назовет лакей.
И самое главное – придется сначала получить дозволение Инспектора.
Стали вызывать. Без очереди прошли обязательные лица. Они не выглядели поначалу особо важными, и документов с собой у них было совсем немного. Но вот уже ливрейные лакеи сменили фуршет второй раз, а обязательные лица все заходили и заходили к Исполнителю.
Известный поэт, не обремененный расписанием, ждал. Ждал и астроном. Кружок интеллигентов, который они собрали, продолжал мило беседовать на интересные темы. И хотя внешне ничего не изменилось, поэт уже начинал подавать признаки нарастающей нервозности творческой натуры. Поэт знал, что его ни за что не пропустят вперед дел государственной важности. И все-таки он непременно этого ждал.
-Что может быть важнее красоты? – бросил он своей публике вопрос, - Разве не являются красота и любовь первопричинами всей человеческой жизни?
-Безусловно, - ответил ему священник, - любовь – это первое, к чему должен стремиться человек, однако, первопричиной человека является Бог.
-Но разве можно познать Бога в разрухе и ненависти? – возразил поэт, - От рождения человек сначала познает красоту и любовь, и только затем уже Бога.
-А разве возможно само существование красоты и любви вне Бога? – отвечал священник.
Спорили они, конечно, не о Боге и красоте. Спор их имел целью только выяснить, кто по праву должен войти к Исполнителю первым – священник или поэт. Всерьез спорить они не могли, потому что каждый был свято уверен в своей правоте.
Астроном, сидевший рядом, равнодушно перечислял в уме ближайшие и ярчайшие звезды. В отличие от этих двух бездельников, строивших свои принципы на умозрительных заключениях, астроном открывал настоящие законы небесного устройства и был свидетелем прекраснейших явлений. Но он предпочитал молчать и был уверен, что не тот прав, кто умеет это доказать, а тот, кто на стороне истины.
Несколько крестьян тихонько сидели возле интеллигентов. Пряча руки, черные от земли, изношенные от сбора урожая, с мозолями от кос и серпов, они могли бы сказать, что именно важнее всего в человеческой жизни. Разговор интеллигентов казался им детским лепетом. Но крестьяне молчали тоже.
Офицеры в мундирах, при медалях, размеренно курили свои трубки и сигары. В своей жизни им приходилось и колоться сухостоем в полях, и обниматься с холодным звездным небом, и молиться, припав к земле, засыпанными землей, оглушенными от взрывов, приходилось и любить, горячо, всей силой, каждый раз как последний. Они рисковали жизнью не ради себя. И здесь, в приемной комнате, они со снисхождением и спокойствием покуривали, вспоминая былое и оглядывая озабоченных своей важностью посетителей.
Кто бы ни был важнее всех, не впускали никого.
Вошла молодая вдова. Вернее сказать не вошла, а вплыла, словно видение. В трауре, с густой вуалью, полностью закрывающей лицо, вдова чернильным пятном отметилась посреди ковра в приемной комнате и остановилась.
Это была герцогиня В. Древний аристократический род, из которого она происходила, давно утратил свою власть в государстве, но представители его и поныне служили образцом высокородной дворянской жизни. Герцоги В. покровительствовали художникам, композиторам, писателям и скульпторам, историкам и архитекторам. Род В. был главным заказчиком у лучших портных столицы и диктовал моду всему двору.
Прекрасная, безупречная и убитая горем, герцогиня В. безучастно опустилась в кресло, которое ей поднесли офицеры. Для народа она стала символом убитой любви.
Поэт бросил свои трения со священником и деликатно опустился на пуфик у ног герцогини.
В приемной комнате она стала первой, чье прошение происходило от горя. Она хотела просить наказания для убийцы своего мужа. Никто не смел бы не уступить ей свою очередь.
Чиновник, ожидавший с утра, почти утратил всякую надежду. Он не мог поспорить с поэтом или астрономом о своей важности. Он не защищал родину, не утешал народ службой в церкви, не растил хлеб. И горя-то у него тоже не было никакого. А просители между тем все прибывали и прибывали.
Чиновник поерзал на стуле. Он боялся, что скажет Инспектор.
Инспектор прославился как безжалостный и ледяной человек. И он был таким в действительности.
Генеральный Исполнитель, конечно, представлял собой наивысшую власть, однако кого впустить к нему и чьи просьбы он будет передавать на исполнение своим инстанциям, решал не кто иной, как Инспектор из Тайной Канцелярии.
Инспектор проверял дело каждого просителя. Его главной задачей было не допустить к Исполнителю безалаберных нахлебников, какими он считал половину из собравшихся в приемной комнате. Инспектор был неподкупен и неумолим.
Кабинетом Инспектору служил коридор от дверей приемной до дверей кабинета самого Исполнителя. Никто не мог пройти мимо зоркого глаза. Принимая должность и рабочее место, Инспектор приказал поставить тяжелый дубовый стол поперек коридора. Теперь каждый, чье имя называл ливрейный лакей, заходя из приемной, с первого мгновения сталкивался с испытующим взглядом Инспектора, сидящего за баррикадой своего стола. Слева всегда полыхал огромный камин. Справа оставалось немножко места, ровно столько, чтобы с высочайшего дозволения протиснуться вперед.
Не снимая перчаток, Инспектор читал дела из огромной стопки на краю стола. Рядом на полу громоздилась куча разрозненных листов. Это были заявки, которые он не допустил к Исполнителю. А на уголке блестело пустое серебряное блюдце. В него Инспектор опускал только одобренные заявки.
Ливрейный лакей стоял возле двери и ждал, пока на блюдце появится бумага. Тогда он брал ее, читал имя и вызывал на прием. Все обязательные лица уже давно прошли, а новых конвертиков на блюдце так и не появилось. Инспектор придирчиво изучал заявку за заявкой и бросал на пол.
-Не позвать ли кого? – осторожно спросил лакей. Он выглядывал через щелочку в приемную комнату и видел все происходящее там со стороны. Народу в приемной накопилось очень много. Лакеи принесли дополнительные стулья, но десятка три-четыре человек все равно были вынуждены ожидать стоя. В этом просторном, прекрасно спроектированном зале, стало тесно.
-Бездари! – отозвался Инспектор, шлепая на пол очередную папку, - Никого не впущу!
И тут, мягко ступая войлочными туфлями, вошел лакей из приемной и положил на стол Инспектора черный ажурный конверт.
-Герцогиня В. просит справедливости и возмездия, - прочитал Инспектор, - Найти убийцу ее любви, оторвать ему руки, привязать к столбу на площади, - он усмехнулся и небрежно бросил конверт на пол в кучу других.
-Вы и ее не пропустите? – изумился лакей, глядя в щелку, - Надо сказать, вдова сильно подпортила общее настроение, - заметил он.
-Сегодня она просит отомстить за свою любовь, а завтра она придет с требованием выдать ей еще один дворец для переживания в нем своей меланхолии, - сказал Инспектор.
-Ну, завтра не пустите. А сегодня-то можно.
-И тогда завтра придет сто вдов. Нет.
Лакей пожал плечами и снова стал подглядывать в щелку.
-О, молодой политик, - Инспектор с интересом развернул папку, - предлагает организовать народное собрание… «в честь сего прекрасного солнечного дня на радость царю и семейству его». Ну-ка позови.
Молодой политик, услышав свое имя на всю приемную комнату, ужасно засмущался. Но просители, вынужденные не первый час толпиться в зале, уже сбросили первый налет церемонности и сами вытолкали парня вперед.
Юноша скрылся за дверью с золотой лепниной под завистливыми взглядами оставшихся.
Увидев стол и Инспектора, охваченных красным светом полыхающего камина, молодой политик оробел еще больше.
-Народное собрание, значит? – сверкнул глазом Инспектор, читая заявку, - А поподробнее?
-Царь с царицею выйдут на пикник. Народ соберем, чтобы веселее было. Устроим закуски, танцы, игры. Музыкантов приведем.
-Думаешь, царю больше заняться нечем? – рявкнул Инспектор.
-А что сейчас царь делает? Ничего ведь не делает, - сказал молодой политик робко, но настойчиво, - К Исполнителю все утро никого не пускают, уже обед прошел. Вы тут заявки читать изволите, а день-то идет, царь сидит.
-Ишь, много ты знаешь! – разозлился Инспектор и одним махом, даже не вставая с места, достал парня, разбил ему нос тяжелой своей рукой.
Когда молодой политик появился в приемной комнате, собирая ладонями кровь из носа, гул разговоров мгновенно упал.
«Что случилось? Что там?» - бегал шепот по краям. Но и вдова, и поэт, и чиновник с портфелем на коленях, отлично видели юношу.
Лакей хладнокровно подал на подносе чистый платок. Молодой политик схватил платок, спрятал в нем лицо и скрылся за колонной.
-Ах, а я бы не стал тревожить царя такими мелочными событиями, - произнес поэт, когда узнал, о чем просил юноша, - Все эти простые люди так суетны!
-Какую же заявку подали вы сами? – спросила герцогиня В.
-Так, в двух словах не описать… Понимаете, меня посетила муза, - сказал поэт, подняв глаза к небу на своде потолка и ушел в свои мысли.
-А моего мужа посетила смерть, - кисло отозвалась вдова.
В приемной комнате становилось душно. Дамы обмахивались веерами и негодовали на офицеров, накуривших до сизой дымки в воздухе. Чиновники за столом красного дерева сидели с такими же красными лицами. Они уже обсудили все государственные проекты, и новости внешней политики. Они уже опоздали на важные встречи и, приняв неудобные позы, по-жабьи дремали в своих креслах. Священнику ужасно хотелось помолиться, но он не мог найти укромного уголка. Бедняга пропустил дневную службу и всерьез опасался, что пропустит и вечернюю тоже. В душе у него нарастала тревога, но не за себя, а за народ. Вдова так и сидела посреди зала, а поэт – у ее ног, хотя посетители уже несколько раз наступали на него.
«Сколько же их», - думал чиновник с портфелем, пригвожденный к стулу, - «Сто, а, может, если хорошо посчитать, двести?». Он давно проголодался и был близок к тому, чтобы расстаться со стулом в обмен на возможность ухватить бутерброд с фуршетного стола.
Угощения, кстати сказать, сильно поредели с того часа, как крестьянам стало удобно таскать еду под прикрытием общей тесноты. Многие из них расположились теперь на полу почти друг на друге и спали, укрывшись парками.
Чиновник был уверен, что если бы Исполнитель раздал этим нищим хотя бы по монетке, они бы удовлетворились и разошлись. В комнате и без них хватало людей.
Но к Генеральному Исполнителю по-прежнему никого не приглашали.
После молодого политика Инспектор снял перчатки, перепачканные кровью, бросил их на кучу заявок на полу, поднялся и пнул все в огонь. Бумаги, загораясь, разлетелись по мрамору, огонь вспыхнул от свежей порции топлива.
Инспектор достал из ящика стола новые перчатки.
-Что ты смотришь на меня? – спросил он у лакея.
-Пустить бы хоть кого, - ответил тот.
-Ничего им не сделается, потерпят.
-Просто такое дело… - лакей замялся, - человек от Исполнителя приходил. Спрашивал, нет ли на сегодня еще заявок.
-Ему-то что? Пусть себе отдыхает. Или я зря пашу? – зарычал опять Инспектор.
-Нет-нет! – спохватился лакей, - Вовсе не зря. Но… Видите ли… Царь заскучал. Привык, говорят, чтобы Исполнитель при деле был. Царь к Исполнителю камергера своего прислал с требованием делать что-нибудь. А Исполнитель руками разводит: нету, мол, заявок, ничем не могу помочь.
-Заявки ему нужны? Будут ему заявки… - угрожающе прошептал Инспектор и запустил руку в самую середину непрочитанных писем.
В приемной комнате настал новый порядок. По приказу Инспектора, «с целью умерить необузданные и неоправданные аппетиты просителей» был совсем убран фуршет, а высокие окна с видами до горизонта завесили тяжелой парчой.
Комната сразу стала еще меньше. Просители проявили открытое негодование новыми правилами, но не в их силах было что-либо изменить. Если они желали дойти до Исполнителя, они должны были смириться и терпеть.
Несколько раз к Исполнителю приходила делегация маленьких клерков. Их впускали без вопросов и сразу. Государственный организм работал исправно, и все, кто сидел в приемной комнате, это видели.
-Почему же нас не пропускают? – удивлялся профессор университетской кафедры, - Эти клерки с красными папочками, они ведь отвечают за ежедневные нужды царя?
-Да, - ответил ему капельмейстер, - они отвечают за должное документальное оформление таких ежедневных мероприятий как принятие царем пищи, сон царя, купание царя и прочее.
-Их вызывали уже пять или шесть раз, - негодовал профессор, - Я не понимаю. Известий о болезни царя не поступало, доктора среди нас тоже нет. Что же случилось? Почему мы не можем войти к Исполнителю?
-Не все мы и войдем, - сказал библиотекарь.
От духоты дамы начали жаловаться на мигрень. Многие, кто так и не успел добраться до фуршета, пока он еще был, теперь открыто жаловались на голод и жажду. Начались споры за стулья. Тех, кто долго сидел, упрекали в эгоизме. Тех, кто долго стоял, упрекали в том, что они оттаптывают окружающим ноги.
Чтобы не возбуждать всеобщего негодования, ливрейный лакей не стал выкрикивать имя великого путешественника, а сам пошел искать его. Первопроходец, глава царского географического общества мялся возле дальней колонны. После крестьян он был самым терпеливым и неприхотливым из посетителей.
Исследователя ввели к Инспектору.
-У вас есть план? – спросил Инспектор с ходу.
-У меня всегда есть план, - ответил первопроходец.
И изложил: нужно собрать отряд, снарядить его походными принадлежностями, нанять лошадей, разослать депеши, оплатить постоялые дворы, обеды. Отряд дойдет сначала до реки, потом доедет до гор, перейдет горы, долину, переплывет океан и вернется в столицу с другого конца света. Это отвлечет население от назревших забот и даст царю время отдохнуть.
-Не годится, - отрезал Инспектор, щелкая костяшками счет, - Тут слишком дорого, тут слишком долго. Дурацкий план. Убирайтесь к черту.
Путешественник вышел понурый, и все в зале поняли, что дело совсем плохо.
В приемной уже давно стало ясно, что Инспектор закрыл вход для всех, чьи прошения не несут практической и явной выгоды государственному аппарату.
Чиновников за столом красного дерева под общественным давлением заставили придумать что-нибудь такое, что будет в их компетенции и устроит Инспектора по стоимости. Нужно было срочно пропихнуть к Исполнителю хоть кого-нибудь, потому что без этого были обречены и все остальные. Оставалась только одна надежда: если умаслить Инспектора полезными и дельными заявками, если Исполнитель совершит несколько выгодных царству дел, возможно, и для остальных найдется выход.
Чиновники за столом красного дерева придумали себе каждый по делу: кто-то будет наводить порядок в казне, кто-то разберется с состоянием царской кухни, кто-то возьмется за реформы образования. Дела и вправду понравились Инспектору, и чиновники быстро разошлись.
Ненадолго. Поскольку изначально они приходили с совсем другими заявками. С ними они очень скоро и вернулись обратно в приемную комнату.
Дела в государстве замерли. Царь от скуки впал в апатию. Он каждый день посылал людей узнавать, что происходит у Исполнителя и почему государство ничего не предпринимает. Генеральный Исполнитель, истощенный от чувства вины перед государем, мог в ответ лишь слать сообщения о том, что заявок от народа не поступает, и что все, стало быть, замечательно. Сам Исполнитель давно почувствовал себя ненужным, лег на кушетку в кабинете, отказывался от еды, сильно ослабел и похудел. Он уже не спрашивал у Инспектора заявок, потому что Инспектор неизменно орал ему в лицо: «Среди них нет ни одного достойного предложения!».
Инспектор зашивался в работе. Он раз за разом прочитывал три сотни писем в надежде найти хотя бы одно стоящее. Он пожалел, что за свою жизнь сжег миллионы желаний. Теперь, когда они были так нужны, их просто не было.
А три сотни существующих так и томились в приемной комнате. Многие умерли от голода. Оставшиеся ждали. Из последних сил.
На входе по приказу Инспектора лакеи повесили кричащие афиши: «Требуются свежие идеи!».
Но как только кто-то новый заходил, он видел только трупы и дикие глаза в запавших глазницах.
Никто больше не желал оставаться в приемной комнате.