Снова особняк. Похожее уже снилось летом.
Небольшой снаружи, четырехэтажный, с садом. Стоит на возвышении на берегу океана. Выстроен очень богатым семейством, спланирован до мельчайшей детали знаменитым дизайнером, дом молчаливый, прекрасный и лаконичный, как истинный аристократ. Каждая деталь в нем - особо заказанная, простая, современная.
Мы с Пашей попали в этот особняк, и нас приняла экономка. Она с гордостью показала нам дом. Она знала его историю, каждая вещь имела свою родословную, каждый житель был чистокровный и по-своему великий, хотя и не всегда обремененный славой. Экономка водила по дому, как по настоящему музею. Здесь еще жил один хозяин, но всюду был такой музейный порядок, что мы сразу поняли: жили и живут здесь испокон века словно на витрине в музее. Для нас это был строгий, страшный порядок, и нарушение его грозило тяжелой расправой.
Так случилось, что я неожиданно получила в собственность особняк и богатейший счет в банке.
Мы с Пашей переехали в дом. Экономка в нем оставалась та же. Она нас ненавидела. Мы были хозяева. Нам претило, что экономка по-прежнему пытается водить по дому экскурсии и впутывает нас - надо улыбаться, хорошо выглядеть, притворяться. Мы с Пашей развели в особняке свой бедный беспорядок. Я ходила по спальне с голым торсом, и в это время без стука вошла экономка. Мой гнев оказался намного слабее страха и стыда. Мне было жгуче стыдно, когда перед посетителями пришлось закрыть дверь спальни - там в хаосе валялись повсюду разбросанные вещи. Я закрыла спальню прямо перед их лицами, без слов, улыбаясь. Я видела их гнев - я нарушила традицию дома, я оскорбила их. Они хотели видеть все. Но я ничего не могла поделать. Мы бедняки, получившие абсолютную свободу: не нужно работать, собственный шикарный дом, в котором можно делать все, что захочется, ведь всегда есть деньги заменить любую деталь. Почувствовав себя королевской кровью, мы не соответствовали ей по сути. Мы объявили дом-королевство в личное пользование, отвергнув простой народ. Мы не могли быть королями в их глазах. Мы были мародеры, крысы, по счастливой случайности заполучившие усадьбу, словно род ее истинных хозяев поглотила война.
неинтересноеДом - подарок судьбы, манна небесная, незаслуженная. Раньше мне казалось, что он символизирует мою молодсть, жизненные силы и безграничные возможности, открытые для меня. Все это я действительно чувствую. И действительно чувствую растерянность перед этими сокровищами. Я хватаю их, я объявляю жизнь своей, я пытаюсь брать вожжи, но я не чувствую себя достаточно сильной и мудрой, чтобы пользоваться ими. Я только держусь за них, даже в некотором страхе. Но навязчивость снов - сначала про огромные дорогие машины, которыми я пытаюсь управлять, теперь про эти особняки... Навязчивость подобных снов говорит мне, что трактовка неполная. Сегодня, проснувшись, я поймала мысль, что речь о моей гордости. Чувствую себя выше простых смертных. Объявляю себе, что обладаю живым умом и причастна к мудрости величайших людей и святых книг. Я понимаю их, они лишь выражают мысли, которые пришли ко мне задолго до знакомства с ними. Конечно, это не может быть правдой, хотя и кажется ею. Видать, внутри я уже стыжусь этой неоправданной гордости. Что с того, что я понимаю умные книжки и пишу умные фразы? Я не могу назвать ни одной даты в истории человечества и в собственной жизни. Я страшно неэрудированный мозгляк (а память отказывается эрудироваться, сколько ни пыталась). Я не умею словом и делом защитить перед другими статус, который сама себе присвоила. Я только чувствую, будто присвоила его обоснованно, честно, будто заработала его (так мы объявляли себя хозяевами особняка). А экономка не верит. Не могу поразить своим внутренним богатством, не могу доказать его существование (не могу приводить аргументом деньги, доставшиеся мне из ниоткуда, они не дают мне права распоряжаться особняком). Я не соответствую сути королевской особы.
Я хочу, чтобы народ подчинялся мне беспрекословно и не хочу никому ничего доказывать. Я не хочу обращать на них внимания. Я просто хочу, чтобы меня признавали непререкаемой силой. А они не признают естественно. Царь не может есть и пить просто потому, что он царь. Он не может плевать на народ, иначе его прижмут, как блоху. Чем выше человек, тем меньше у него в личной собственности - в том числе умственно и душевно. А я хочу быть выше всех и заботиться только о личном - и чтобы все заботились либо только о моем личном, либо не трогали меня вообще, почитая и уважая мое уединение, не касаясь меня своими бациллами.
В детстве я видела мать в таком свете. Она требовала от меня безоговорочного повиновения, не собираясь как-то возиться с тем, чтобы завоевать мое признание, уважение. Ее власть основывалась на том, что я - нижайшее из созданий, и для меня должно быть естественно подчиняться ее воле. Так я это видела. И было безразлично, что ее требования продиктованы любовью и заботой. Преподнесенные столь сухо, по-армейски, для меня эти проявления любви и заботы стали отвратительны. Любые попытки матери думать за меня вызывали почти рвоту. И было безумно приятно, когда мать становилась на место прислуживающего, открывая свою страсть к самопожертвованию, и ухаживала за мной в болезни. Я не злорадно радовалась. Я грелась теплом ее заботы, как греются теплом массажа. Разумеется, я очень часто болела.